что лучшая газета страны наврала.
— Ах ты осла матери твоего этого коммерсанта! Как этого коммерсанта зовут? Ревенко? У его отца совесть есть? Конченый он человек, если он так думает! Проклинаемый он человек! Ты ему скажи, что он сволочь последний! Скажи, что у нас лучший армий на Кавказе! И за Кавказом! У нас даже БТРы есть! Сестричка, а что нужно сделать, чтобы такой репортаж не получился?
Надо ли говорить, что уже через час мы снимали учения абхазской армии.
Небольшой коровник имел наглость именоваться артиллерийским батальоном и был единственной в стране военной частью. Военных в ней насчитывалось ровно тридцать два. Если никто не на свадьбе. И сейчас эти тридцать два военнослужащих в форме разных лет и разных стран, некоторые просто в спортивных костюмах, выпучив большие абхазские голубые глаза, в недоумении смотрели на своего министра, пытаясь понять, что это с ним.
— В шеренгу, я сказал! В шеренгу! — лютовал министр.
Военные топтались вокруг лужи. Наконец один седовласый боец подошел к министру, взял его за рукав и сказал:
— Асланчик, ты че бесишься? Люди откуда знают, что такое шеренга-меренга! Ты объяснил бы людям.
И крикнул в толпу:
— Русик, Сосик, Асик, а ну встаньте рядом, как на фотографию. Бесика позовите, где он в туалете застрял? Бесик, руки в карманы не суй, сигарету выплюнь! Ай, красавчики!
И опять министру:
— Ну во г, Асланчик, тебе шеренга. Че было орать?
Картинка получалась удручающая.
— Ты говорил, у вас есть БТРы? — спросила я.
— Я что, обманывать буду?! — возмутился министр.
— Так, а где они?
— А зачем тебе? Что за манера — БТРы фотографировать! Может, они секретные? Моих бойцов сфотографировала? Хватит тебе! Такие красавчики!
— Ты понимаешь, мне-то хватит, но Евгений Ревенко…
— Я его осла матери! — сдался министр и потащил меня в сторону махровой мимозы.
Под мимозой ржавел старый раздолбанный танк.
— Это ваши БТРы? — изумленно спросила я.
— Это наш… БТ-Р! — горделиво ответил министр. Хотя сейчас я вижу, что это, скорее, танк.
— И что мы будем с этим делать? — спросил Андрюха, оторвав глаз от видоискателя.
— Заводить! — ответила я.
— Заводи, скотина, танк! — орал министр в ржавое дуло. — Завтра грузины нападут, а вы не можете танк завести. Хорошо, вас не видит знаменитый коммерсант Евгений Ревенко!
Через час полумертвый министр уполз в тень лавровишни глотать минералку. Я поскакала за ним петь ему в уши, чтоб не сбежал. Командовали парадом мои ребята.
Гагр десятый раз выгонял танк за ворота, Андрюха десятый раз возвращал его обратно. Ему было надо, чтоб танк проехал прямо по луже и грязь брызнула в камеру под определенным, самым живописным углом.
Несколько женщин в черных платках и черных юбках подняли головы над грядками.
— Мрамза, там опять война, что ли? — крикнула одна другой.
— Наверно, — крикнула в ответ вторая, вытирая руки от черной грязи. — А ты лаврушку делаешь в аджику или только петрушку?
— С ума ты сошла, какую лаврушку?! Чему тебя мать учила?
— Как будто ты не знаешь, что у меня мать — грузинка. Чему она могла научить? — ответила Мрамза, и обе женщины снова нагнулись над красным реганом.
Весь Сухум мгновенно узнал, что началась война. Никто не удивился, а некоторые даже обрадовались. Старшеклассницы вынесли на руках грудных сыновей, чтобы будущие герои привыкали к виду крови. Мужчины похватали лопаты — откапывать ружья в сырых огородах. Справа и слева слышалось:
— Амха! Копай левее от кинзы! Я там гранатомет в прошлый раз зарыл!
Коровы орали как свиньи, петухи трубили походные марши. Младшие школьницы выли о том, что останутся девками. Правда, не было видно нигде агрессивных грузин — что несколько странно, но непринципиально.
Сняв красивые брызги, мы примчались на местную телестудию перегонять материал в Москву.
— Ой, где такая красота? — спросила Москва.
— В Абхазии.
— И какая у вас там в Сочах погода?
— Мы не в Сочи, мы в Сухуме. Это разные города. И даже разные страны.
— Поняаааатно. У них там война, что ли, началась?
— Она у них и не заканчивалась.
— Поняааааатно. Ой, а это что мимоза? Мимоза на дереве растет? Ой, а я всегда думала, что она как розы… Подожди, с тобой Ревенко хочет поговорить.
Ревенко был снова бодр, как будто только что отдохнул в одном из целебных сухумских пансионатов.
— Ух ты, какой прикольный репортажик получился! И армия такая мощная у абхазов — кто бы мог подумать. Жаль только, в эфир не пойдет.
— Как не пойдет, Женя? — заорала я на том конце провода. — У твоего отца совесть есть, проклинаемый ты человек?
— Ну, понимаешь, Ритуля, мы думали, что ТАМ будет три совещания, а ТАМ было четыре. Вот твой сюжет и не влезает в программу.
— Послушайте, — говорю, — Евгений. Я не знаю, какая у абхазов армия, но партизаны у них отменные. И эти партизаны очень не любят людей, которые не ставят в эфир сюжеты про учения абхазской армии. И тебе придется иметь от них кровную месть всю твою оставшуюся жизнь. И тебе, и твоим дочерям, и дочерям твоих дочерей!
В общем, сюжет в эфир пошел. Мы с Асланом Сосланычем напились на радостях чачи у него во дворе. Московский военкор где-то добыл козленка и сам пожарил его на вертеле — научился в одной из своих живописных командировок.
Министр все прокручивал запись моего репортажа, тыкал в нее пальцем и умилялся:
— Ты посмотри, какая техника, какие бойцы! Я тебе должен сказать — я никогда не думал, что у нас такая армия!
Расчувствовавшись, он стукнул военкора кулаком по колену.
— Молодец эта Марианна, скажи, нет, да?
— Она Маргарита, — ответил военкор и посмотрел на меня своим знаменитым прищуром.
Через три часа закрывалась на ночь граница, а у него был ночной самолет.
— Ну что, до встречи в Останкино, — сказал военкор и полез в карман своей синей ветровки.
— Это — тебе.
Он протянул мне заляпанную маринадом кассету с той самой американской песней, которую я никак не могла найти.
— На память, — он усмехнулся одной половиной губ.
В Москву меня перевели в тот же год, в октябре. Когда там срывалась уже первыми заморозками зима, а в Сухуме еще не заканчивалось благодушное лето.
Военкор встречал меня в аэропорту. На лимузине. На белом лимузине. Заляпанном серыми брызгами скорой зимы.
— Ну, что, вот тебе и Москва! Может, она еще не запомнила, как тебя зовут, но встречает тебя уже как звезду, — сказал военкор.
В лимузине он откупорил бутылку шампанского. С его насмешливых скул уже успел сойти недавний загар.
Мы ехали по
